Тропою риска - Страница 33

- И здесь одиннадцать художественных галерей.

- Она уже познакомилась с буклетом местной ассоциации туризма, - сказал Джик.

- А еще есть китайский ресторан, который продает блюда на вынос.

- Только представь себе, - скривился он, - и все это натыкано в центре местной Сахары.

Днем и вправду палило нестерпимо. Диктор по радио бодрым голосом читал прогноз: в полдень температура достигнет тридцати девяти градусов по Цельсию, что соответствовало ста двум градусам по полузабытому Фаренгейту. Шагнуть из прохладного номера на раскаленный балкон уже оказалось острым ощущением, тащиться же не менее полумили до галереи было ужасной пыткой.

- Если здесь жить постоянно, то можно было бы привыкнуть, - сказал Джик.

Мы снова и снова ныряли в спасительную тень раскидистых деревьев, а горожане вокруг ходили с непокрытыми головами, словно жара их не касалась.

В галерее было тихо и пусто, работали кондиционеры, а возле стояли стулья для случайных посетителей.

Джик как напророчил. Здесь было выставлено множество добротных акварелей, типичных для школы Наматджиры - австралийского художника-аборигена. Они по-своему хороши, но мне такая манера не по душе. Я люблю непрорисованный контур, размытые границы, использование фактуры и простор для домысливания. Следует отдать ему должное, глаз у него был острым как алмаз. Где-то я читал, что он написал свыше двух тысяч картин. Естественно, Наматджира пользовался безграничным авторитетом в стране. Здесь одиннадцать художественных галерей. Мекка для художников и журналистов. На мемориальной доске было написано, что Наматджира умер в больнице Алис-Спрингса в августе 1959 года.

Минут пять мы блуждали в одиночестве, прежде чем внезапно раздвинулась занавеска и появился смотритель галереи.

- Вам понравилось?- спросил он.

В его голосе звучала надежда, что мы быстренько уберемся отсюда, чувствовалось, что туристы надоели ему до чертиков. Маленький и бледный человечек с длинными волосами и большими темными глазами с тяжелыми веками. Он был того же возраста, что и мы с Джиком.

- У вас есть еще какие-нибудь картины?

Он бросил взгляд на нашу одежду. На нас были брюки и рубашки, в которых мы ходили на скачки. Без видимого энтузиазма он откинул занавеску из пластика и пригласил нас войти.

Внутреннее помещение было отлично освещено благодаря прозрачной крыше. Стены оказались завешанными десятками картин, у нас даже глаза разбежались.

На первый взгляд казалось, что тут огромное количество голландских натюрмортов, пейзажей, французских импрессионистов и портретов кисти Гейнсборо. Но, присмотревшись более внимательно, мы поняли, что, хотя это оригинальные, писанные маслом полотна, все они далеко не шедевры. Такие картины обычно продают с пометкой «школа», так как сами художники даже не подписывают их.

- Здесь европейцы, - пояснил смотритель, и в его голосе звучала неприкрытая скука.

Я заметил, что он не австралиец и не англичанин. Может, он американец?

- Есть ли у вас картины с лошадьми?

Он смерил меня довольно дружелюбным взглядом.

- Да, есть. Но в этом месяце мы выставляем работы австралийцев и второстепенных художников из Европы. - В его произношении ощущалось едва заметное пришепетывание. - Но если вы хотите посмотреть картины с лошадьми, то они стоят там, на полках, - указал он на еще одну занавеску из полосок, висевшую напротив первой. - Вы ищете что-нибудь конкретное?

Я пробормотал фамилии нескольких австралийцев, чьи картины я видел в Мельбурне. И его тусклые глаза оживились.

- У нас есть кое-какие их работы.

Он провел нас в третью и, на наш вкус, наиболее интересную комнату. Половину ее занимали двухъярусные стеллажи, а на другой половине размещалась контора. Здесь же картины упаковывали. Застекленная дверь вела в запыленный и словно высушенный садик. И в этой комнате свет падал сверху через крышу.

Возле двери стоял мольберт, а на нем повернутое к нам тыльной стороной небольшое полотно. Принадлежности свидетельствовали, что над полотном недавно работали.

- Тоже пробуете свои силы? - поинтересовался Джик и подошел, чтобы поглядеть.

Бледный смотритель дернулся, будто хотел остановить Джика, и тут вдруг что-то в выражении лица моего приятеля потянуло меня к нему словно магнитом.

Гнедой конь в повороте на три четверти. Его элегантная голова поднята - он явно к чему-то прислушивался. На заднем плане - гармоничные контуры усадьбы. Остальное - отлично скомпонованные деревья и луг. Работа уже более или менее закончена.

- Чудесно! - воскликнул я в восторге. - Она продается? Я хотел бы ее купить.

Поколебавшись мгновение, смотритель ответил:.

- Простите, но писалось на заказ.

- Жаль! А вы не могли бы продать эту картину мне, а заказчику нарисовать еще?

Тот с сожалением улыбнулся:

- Боюсь, что не смогу.

- Назовите вашу фамилию, - попросил я.

Моя просьба понравилась ему.

- Меня зовут Харли Ренбо.

- А здесь есть еще ваши работы? Он показал рукой на длинные полки:

- Одна-две. А картины с лошадьми находятся в нижнем ряду, против стены.

Мы втроем принялись вытаскивать их.

- Вот хорошая, - сказала Сара, разглядывая маленькую картину, изображавшую серого толстого пони и двух сельских парней в старомодной одежде. - Вам нравится?

Она показала ее нам. Мы бросили свое занятие и посмотрели на картину.

- Очень красиво, - сказал я со снисходительным одобрением. Джик отвернулся, словно полотно не заинтересовало его, а Харли Ренбо молча стоял возле нас.

- Ладно, - заявила Сара, - просто я думала, что она хорошая. - Она поставила ее на полку обратно и вытащила следующую. - А как вам эта кобыла? Мне кажется, славная.