- Дон?! -- обратился я к нему.
- М-м… Трое гнедых идут кентером, вероятно, еще перед забегом… в профиль. Один спереди, двое позади, слегка налагаются друг на друга. На жокеях яркая форма, точно не помню цветов. Белая ограда ипподрома и много слепящего неба…
- Какой размер полотна?
- Не очень большой. - Он задумался. - По рамке - двадцать четыре на восемнадцать.
- А ваша, Мейзи?
- Вроде бы немного меньше, дорогой.
- Послушай, - сказал Дон, - зачем тебе?
- Хочу убедиться, что больше никаких совпадений.
Он посмотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом.
- Когда мы ехали сюда, - продолжал я, - Мейзи поведала мне обо всем, что касается покупки картины. Не мог бы и ты рассказать, как купил свою? Может быть, ты специально разыскивал Маннинга?
Дональд утомленно провел рукой по лицу. Он явно не желал создавать себе лишние заботы и отвечать на пустые вопросы.
- Пожалуйста, Дон! - попросил я снова.
- Ох… Нет, у меня вообще не было намерения что-нибудь покупать. Мы просто зашли в галерею. Ходили по залам и в одном из них наткнулись на картину Маннинга. Мы долго рассматривали ее и разговорились с женщиной, стоявшей рядом. Она сказала, что неподалеку, в маленькой коммерческой галерее, выставлена на продажу картина кисти Маннинга и ее стоит посмотреть, так она хороша. У нас было свободное время, и мы, конечно, пошли… У Мейзи даже челюсть отвисла.
- Однако же, дорогой, с нами - со мной и моей невесткой - все было точно так же, хотя и не в Мельбурне, а в Сиднейской галерее. У них там висит очаровательная картина «Перед бурей», мы стояли и любовались, и тут подошел какой-то мужчина, присоединился к нам…
- Послушай-ка, Чарльз, надеюсь, ты не пойдешь в полицию? Потому что я… Я не знаю… смогу ли я выдержать новые вопросы…
Тут я заметил, что Дональд совсем измотан, как бывает с больным человеком, которого насмерть заговорили здоровые посетители.
- Нет, не пойду, - сказал я.
- Тогда… какое это все имеет значение?
Тем временем Мейзи допила свой джин и, чересчур весело улыбаясь, спросила:
- Где тут комната для девочек, дорогой? - С этими словами она скрылась в прихожей.
Дональд сказал:
- Я не могу ни на чем сосредоточиться. Извини, Чарльз, но я ничего не могу… пока Регина… не похоронена…
Время не заглушило боль, пребывание Регины в секции специального рефрижератора лишало его последних сил, день и ночь он думал только об этом. Мне стало известно, что тела убитых людей таким образом могут сохраняться до полугода, а то и больше, если дело не закрыто.
Он внезапно вышел через открытую дверь в холл. Я отправился за ним. Он пересек холл, отворил дверь гостиной и переступил порог. Я вошел следом.
В гостиной до сих пор находились только обтянутые мебельным ситцем диванчики и стулья, ровной шеренгой стоявшие вдоль стены. Натертый пол блестел. В комнате было холодно, она выглядела нежилой.
Он остановился перед пустым камином и стал смотреть на портрет Регины моей работы.
- В основном я сижу здесь, с нею, - начал он. - Только здесь я чувствую себя сносно. - Он подошел к одному из кресел и сел напротив портрета. - Чарльз, вы с Мейзи не обидитесь, если я не стану вас провожать? Я что-то ужасно утомился…
- Не беспокойся, мы сами! Ты себя побереги.
Пустые слова. Было видно, что на себя ему совершенно наплевать.
- Со мной все в порядке, - сказал он.
Возле двери я оглянулся. Он сидел, уставившись на портрет Регины. Не знаю, стоило ли мне вообще рисовать ее.
Я решил заехать к соседке Дональда, которая сразу после несчастья, случившегося с ним, предлагала ему пристанище у себя. Но именно теперь как никогда кузену требовалась помощь. Миссис соседка с сочувствием выслушала меня и покачала головой.
- Конечно, я понимаю, что ему необходимо общество и его нужно выгнать из дому, но только он не согласится. Я пробовала несколько раз, заходила к нему. И кроме меня у него побывали и другие соседи. А он твердит, что у него все в порядке и никому не позволяет помогать себе.
На обратном пути Мейзи молчала добрый час, что было для нее своеобразным рекордом.
Миля за милей она сосредоточенно вела машину и наконец заговорила:
- Нам не нужно было его беспокоить. По крайней мере, не так скоро после…
«Три недели», - подумал я.
Да, всего три недели. Дональду, наверное, казалось, что минуло три нескончаемых месяца. За три недели такой боли можно прожить целую жизнь.
- Я отправляюсь в Австралию, - заявил я.
- Вы очень привязаны к нему, дорогой?
Привязан?.. Немного не то слово, но, в конце концов, оно, может быть, и очень точное…
- Он на восемь лет старше меня, но мы всегда с ним ладили. - Я задумался, Припоминая. - Мы вместе росли. Наши матери были сестрами. Они часто ездили друг к другу и брали нас с собой. И он всегда был терпелив с малышом, постоянно крутившимся у него под ногами.
- Он выглядит очень больным, дорогой. -Да.
Следующие десять миль мы проехали молча, а потом она спросила:
- Вы убеждены, что не следует обращаться в полицию? Я имею в виду картины. Ведь вы считаете, что они как-то связаны с ограблениями. Верно, дорогой? А полиции гораздо проще докопаться, чем вам…
- Проще, Мейзи, - согласился я. - Но как я могу им сказать? Вы же видели Дональда, он просто не выдержит новых вопросов. Что же касается вас, то дело не ограничится выплатой штрафа за провоз контрабанды. Ваше имя возьмут на заметку, ваш багаж таможня будет трясти, как только вы отправитесь за границу. К чему такие осложнения и унижения?! В наши дни не стоит попадать в черный список, выбраться из него будет непросто.