Я слушал ее гневную исповедь и понимал, что ярость ее, конечно, неподдельная, но она явно старалась распалить себя, не давая возмущению угаснуть. Казалось, что у нее была потребность постоянно пребывать в таком состоянии.
Я спросил:
- Надеюсь, о Маннинге вы им не говорили? Пятна на ее щеках вспыхнули еще ярче.
- Я еще не свихнулась, - язвительно заметила она. - Если бы я сказала, они наверняка взяли бы под сомнение и все остальное.
- В полиции считают, - начал я осторожно, - что преступник больше всего неистовствует тогда, когда его обвиняют в том, чего он действительно не делал.
Какой-то миг мне казалось, что сейчас я сам стану мишенью ее ненависти, она уставилась на меня с гневным видом, но вдруг до нее дошло, и она уловила юмор. Складки возле рта разгладились, взгляд прояснился, и через секунду она улыбнулась.
- Да, дорогой, когда я задумываюсь, мне кажется, что вы правы… - Улыбка постепенно перешла в хихиканье. - Выпьем?
Маленькие извержения продолжались и дальше, пока мы пили джин и обедали, но вулкан уже не изливал лавы, а только тлел.
- А вы совсем не удивились, дорогой, когда я сказала, что полиция думает обо мне, - бросила она небрежно, не сводя с меня глаз. Она ждала.
- Нечто похожее произошло с моим кузеном. Слишком много совпадений. Мне бы хотелось, чтобы вы с ним встретились.
- Но зачем, дорогой?
Я все объяснил. Теперь она переживала не столько за себя, как за Дональда.
- Какой ужас! На фоне его страданий вы, пожалуй, считаете меня страшной эгоисткой!
- Я совсем так не считаю, честное слово, Мейзи. Я думаю, что вы хорошая актриса.
Она взглянула на меня дружелюбно и игриво. На миг я представил, какой она могла быть с Арчи, пока он был жив.
- Есть еще одно дело, дорогой, - сказала она как бы между прочим. - После всех последних событий и того, что было сказано, мы, пожалуй, отложим с картиной. Я уже не хочу сохранять память о руинах. Я хочу помнить дом таким, каким он был. Так вот, может, я дам вам полсотни, да и конец? Как вы думаете?
Мы поехали в Шропшир в «ягуаре» Мейзи, по очереди сидя за рулем. В голосе Дональда, когда мы говорили по телефону, не чувствовалось энтузиазма в связи с известием о моем приезде. Но он был слишком равнодушен ко всему, чтобы возражать.
Когда он открыл нам дверь, я был поражен. Две недели назад я покинул его и уехал домой. За это время он похудел по меньшей мере На пятнадцать фунтов и постарел на десять лет. Кожа у него приобрела какой-то синеватый оттенок, на лице заметно проступили скулы, а волосы припорошило сединой.
Тень прежнего Дональда делала над собой очевидные усилия, чтобы приветливо встретить нас.
- Заходите, - пригласил он. - Я теперь живу в столовой. Вы что-нибудь выпьете?
- Было бы чудесно, дорогой, - сразу же согласилась Мейзи.
Дональд взглянул на нее запавшими глазами и увидел толстую добродушную даму с покрытой лаком прической и в дорогом костюме. Ее внешний вид находился где-то на границе между вульгарностью и изысканностью. Может, изысканности было чуть больше.
Он подал мне знак, чтобы я разлил напитки, словно ему это было не под силу, и пригласил Мейзи сесть. В столовой произошла перестановка - сюда перенесли большой ковер, кресло из солярия и пару столиков из спален. Мы все уселись возле одного из них. Я хотел записать ответы на свои вопросы. Дональд равнодушным взглядом проследил, как я достал ручку и записную книжку.
- Дон, - обратился я к нему, - послушай, что нам расскажет Мейзи.
- Ладно.
Мейзи обошлась без лишних слов. А когда она рассказала о том, как покупала в Австралии Маннинга, Дональд даже поднял голову и перевел на меня взгляд, в котором впервые мелькнул интерес. Мейзи замолчала, а в комнате на какое-то время повисла тишина.
- Итак, - сказал я наконец, - оба вы ездили в Австралию, оба приобрели Маннинга и вскоре после возвращения оба ваших дома были ограблены.
- Удивительное совпадение, - произнес Дональд, но он имел в виду только совпадение, и ничего больше. - И вы приехали из такой дали только для того, чтобы рассказать о нем?
- Я хотел проведать тебя.
- О, со мной все в порядке. Очень мило с твоей стороны, Чарльз. Все хорошо…
Даже Мейзи, которая совсем не знала Дона, видела, что не все хорошо.
- Где ты купил свою картину, Дон? Ты помнишь адрес?
- Кажется… да, в Мельбурне. В отеле «Хилтон». Напротив крикетной площадки.
Я засомневался. Хотя в отелях действительно часто продают картины местных художников, Маннинг там редкость.
- Нас встретил парень, - добавил он, - занес картину в номер. Из галереи, где мы увидели ее впервые.
- Какой галереи?
Он с трудом вспомнил:
- Изобразительных искусств, кажется.
- Может, название было на корешке чека? Он отрицательно покачал головой.
- Нет. Фирма по продаже вина, с которой я имел дело, заплатила за меня, а я, вернувшись домой, переслал чек в их контору, находящуюся здесь, в Англии.
- Какая именно фирма?
- «Монга Вайнъярдз Пропрайетари лимитед», представительство в Аделаиде и Мельбурне.
Я все записал.
- А что было нарисовано на картине? Опиши ее.
- «Выход на старт», типичный Маннинг, - устало ответил Дональд.
- Моя картина такая же, - проговорила удивленная Мейзи. - Длинный ряд жокеев в яркой форме на фоне потемневшего неба.
- На моей было три лошади, - сказал Дон, - и…
- На моей картине на самом ближнем жокее был пурпурный камзол и зеленая шапочка, - перебила она. - И, может быть, вы подумаете, что я глупая, но это одна из причин, по которой я ее купила: когда-то мы с Арчи мечтали купить лошадь и выставлять ее на скачках, а для жокея выбрали пурпурный и зеленый цвета, если ни у кого еще таких нет.